Проект «Дневники Хивинского похода». Глава 13

В конце ноября мы с боем двумя колоннами заняли селение Янги-Кала и стали укрепленным лагерем в двух верстах от Геок-Тепе, а текинцы спрятались в свою крепость. После усиленной рекогносцировки вокруг крепостных стен Скобелев решил начать правильную осаду, избрав для атаки юго-восточный угол крепости и, прежде всего, отвел рукав Сакизиаба, протекавшей через крепость.

Вследствие нашей малочисленности мы не могли тесно блокировать крепость. Текинцы имели в крепостных стенах много выходов и свободно со-общались с полем и песками. Там под прикрытием их конницы паслись стада баранов и верблюдов.
Вскоре несколько тысяч пеших и конных мерввцев прибыли и в крепости раздались радостные крики.

Приступая к осаде, Скобелев собрал в лагерь всех офицеров и в дополнение данной инструкции для боев с текинцами познакомил нас со своими предположениями. Он напомнил, что неприятель многочислен, храбр, одушевлен победой и очень силен в рукопашном бою, до которого его нельзя допускать. Надо противопоставить ему то, чего у него нет: строгую дисциплину, сомкнутый плотный строй, меткий выдержанный залповый огонь и могучее тело — колонну.

Мы подведем мины, взорвем стену, и, по всей вероятности, выдержав на обвале рукопашный бой, проникнем внутрь крепости. Отнюдь не увлекаясь, тотчас же закрепим взятое пространство, построим батареи, и хотя бы несколько дней будем брать крепость постепенно по участкам, закрепляя каждый шаг и сметая все впереди себя свинцом и чугуном до окончательной победы.



Воодушевление Скобелева и его слова проникли в наши сердца и влили в них бодрость и надежду.«Чтобы не было даже мысли об отступлении, — сказал Скобелев, — я отправляю сегодня из лагеря всех верблюдов на взморье, и предлагаю всем, кто по слабости и нездоровью не могут перенести предстоящих нам тяжелых испытаний, оставить нас и уехать на тот берег. Я никого не упрекну за это, дам пособие на переезд и представлю их к наградам, которые они заслужили за поход».

В ответ на его речь раздалось громкое ура и охотников возвратиться на тот берег никого не нашлось.

С начала осадных работ Скобелев перенес свою ставку, белую киргиз-скую большую юрту, к первой параллели. Днем в ней стоять было небезопасно, так как часто пули пронизывали се верх. Рядом в двух небольших палат-ках помещался маленький караул, дежурный ординарец и два-три посыльных из конвоя. В случае тревоги из лагеря присылалась сюда дежурная рота. Не-легко было быть скобелевским ординарцем: 24 часа в разгоне и всегда при обходе позиции Скобелевым находиться под обстрелом.

Каждый день с утра генерал с Гродековым, дежурным ординарцем и двумя — четырьмя осетинами из конвоя обходил осадные работы. Идя по ходам сообщений, Скобелев любил часто вскакивать на бруствер и не позволял идущим внизу следовать за ним. На все увещевания Гродекова слезть вниз и не подвергать себя из-за пустяков опасности Скобелев шутливо отвечал ему, зажимая нос надушенным платком: «ну, брат, если хочешь, нюхай сам эти ароматы, что внизу, я задыхаюсь от них, и меня уже ТоШнит».

В одну из таких прогулок пуля попала ему в пуговицу, которая спасла его жизнь. Скобелев зашатался и упал от сильного толчка и на минуту потерял сознание, но быстро оправился, вскочил на ноги, отделавшись сильным кровоподтеком и болью.
Войска в течение всего декабря до 12 января усердно копали траншеи, строили редуты, плацдармы, батареи и несли тяжелую ночную службу в траншеях и окопах.

В одну из темных ночей, когда Скобелев и Гродеков были на совещании в лагере, несколько тысяч текинской пехоты сделали отчаянную вылазку на наши осадные работы. Босые, в одном нижнем белье, с острой обнаженной шашкой и короткой пикой, они бесшумно, как змеи, подкрались к передовым траншеям и с криками «алла!», как лава, обрушились на наши войска, зани-мавшие траншеи и передовые батареи.

Бывшие впереди для разбивки третьей параллели и батарей наши инженеры и артиллерист полковник Мамацев были изрублены в куски. Знаменная рота Апшеронского полка, занимавшая со всем батальонным штабом редут
Nº 2, вся была изрублена с командиром полковником князем Магаловым, всеми офицерами и врачом. Текинцы взяли знамя апшеронцев, два горных орудия с ящиками снарядов, унесли патроны и винтовки, сняли с убитых одежду и увели с собою знаменитого бомбардира Агафона Никитина, умершего геройской смертью и не пожелавшего стрелять по своим из взятых текинцами орудий.



Чтобы изгладить неприятное впечатление на войска, Скобелев приказал немедленно же ночью похоронить убитых и засыпать землей лужи крови и немедленно продолжать энергично начатые осадные работы. В траншеях заиграла музыка и пели песенники, вокруг редута Nº 2 лежало много текинских трупов, а из крепости слышались радостные крики, встречавшие своих возвращавшихся героев.

Узнав, что на севере от крепости в саклях и дворах сложено много сухого клевера, Скобелев ночью направил туда всю кавалерию на фуражировку под начальством генерала Петрусевича. Колонна, следуя за проводниками, шла довольно беспечно, без бокового охранения, и внезапно наткнулась на засаду.

Встреченная из-за плотины и построек огнем почти в упор, конница спешилась в лабиринте садовых стен и пошла на штурм, потеряв много убитых и раненых.

Генерал Петрусевич, ротмистр Булыгин были убиты. Из лагеря на рассвете по тревоге спешно вышли туда войска на помощь и приняли на себя бой, прикрыв кавалерию, преследуемую текинцами. В тот же день в лагере происходили с большим парадом похороны убитых. При опускании тел в могилу артиллерия дала по крепости три залпа снарядами, и оттуда вскоре по-слышались стоны и плач женщин по убитым.

Скобелев всеми силами заботился всегда о поддержании в войсках бод-рого духа и хорошего настроения. Торжественно с музыкой отправлялась вечерняя зоря, всегда играли гимн и «Коль Славен» и благоговейно пели и молились в походной церкви. Любил он, чтобы в лагерях пели песни, плясали, играли на гармониях, офицеры читали солдатам геройские примеры Суворовских времен, каждый день играла музыка! Появление всегда распущенного знамени, символа Государя и Отечества, встречалось криками ура.

При всех похоронах убитых всегда присутствовал Скобелев и по возможности все офицеры, свободные от службы.
Вторая ночная вылазка текинцев на Ставропольский редут и лагерь была блистательно отбита, и хотя текинцы дошли до лагерных окопов и изрубили почти всю прислугу стальной батареи и ее командира, но понесли они огромные потери, лишившись всех своих лучших отважных батырей. Это была их последняя попытка опрокинуть наши войска.
Скобелев, находившийся в это время в своей кибитке, подвергался страшной опасности быть захваченным волною вылазки.



Между орудиями и в овраге перед окопами лежало много текинских тел. Я подскакал к начальнику артиллерии полковнику Вербицкому и доложил приказание. Он был очень сконфужен.

Прибывший Скобелев радостно благодарил войска за молодецки отбитую атаку и все время шутил над Вербицким, называя его своим убийцею.

На следующее утро текинцы со стен просили разрешение на перемирие для уборки своих убитых. Им было дано это разрешение, и обе стороны во весь рост поднялись из-за закрытий и с любопытством рассматривали друг друга.
Текинцы были честными и не соблазнились стрелять по Скобелеву, стоявшему на бруствере.



Со стены отрицательно махали руками. Видно было, как их начальство расхаживало по стенам, приказывая отнюдь не стрелять, раздавались голоса: «Что же вы все копаетесь, как свиньи, и не идете к нам в крепость драться.
Вы трусы, а не батыри, ну теперь прячьтесь, будем стрелять», — закричали текинцы.

Все спрятались, и опять началась война.
Из группы укреплений впереди крепостных стен противник все время обстреливал наши подступы. Скобелев решил для ускорения работ взять их открытым штурмом, назначив Куропаткина с туркестанскими и кавказскими войсками для овладения этой позицией, весьма важной для нас, как отличное закрытие в 150 шагах от стен.

Эта позиция, названная в честь кавказского наместника Великокня-жеской, состояла из трех больших глиняных дворов с высокими стенами и длинной, примыкавшей к ним высокой мельничной плотины с мельницей.

В два часа дня после артиллерийского обстрела колонны бросились на штурм под жестоким огнем, перебежав по открытому пространству около 400 шагов. Во время этой перебежки ведший Апшеронский батальон доблестный полковник, светлейший князь Голицын, бежавший рядом со мной, был тяжело ранен в руку. Войска, взяв позицию, укрепились на ней и отдохнули.

Скобелев наблюдал за штурмом с редута Nº 2 и, горя нетерпением узнать о результатах, послал к нам капитана Баранка. Он полетел в карьер, но на половине пути его лошадь была убита, и Баранок, падая с лошадью, тяжко поранил себе живот сломанной высокой лукой кавказского седла. Вслед за ним с тем же поручением прискакал отважный поставщик отряда Громов, его лошадь была ранена, а папаха и черкеска прострелены в нескольких местах.

Он пешком добежал благополучно до позиции и обратно к Скобелеву с донесением Куропаткина.

Как только стемнело, к нам в Великокняжескую доставили горную артиллерию, мортиры, морские скорострелки с гвардейскими матросами, дрова, кухонные котлы, чайники и маленький продовольственный обоз на ишаках.
Туркестанцы, ширванцы и самурцы поселились здесь под начальством Куропаткина. Немедленно начались работы по укреплению и разработке этой позиции. Работали всю ночь в несколько смен, соединили ходами между собою все дворы и плотину; и построили впереди Ширванский редут. Куропаткин и его штаб поселился в Туркестанском дворе. Широкий ход сообщения в ту же ночь соединил нас с оставленными позади работами. Мы хорошо устроились на новоселье и чувствовали себя прекрасно.

На другой день с утра под наблюдением отрядного инженера полковника Рудковского поручик Черняк с 25 саперами-минерами начали минный спуск и повели подземную галерею под стену крепости. Инженером этой позиции был назначен инженер-капитан Маслов, талантливый беллетрист (А. Бежецкий), сотрудник «Нового Времени» и большой друг Скобелева.
Кроме предполагаемого обвала от мины Скобелев мечтал и об образовании в стенах артиллерийской бреши со стороны участков Козелкова и Гайдарова. Но опыты скоро показали, что снаряды полевых орудий входят как в масло в толщу глиняных стен и не производят никаких разрушений, сбивая только тонкий верхний парапет, который тотчас же заделывается текинцами корзинами с землею и свернутыми войлоками.

Во время бомбардировок и обстрела крепости текинцы укрывались в лисьих норах под основанием стен и в глубоких погребах, вырытых подле каждой кибитки. Поставленные на Великокняжеской позиции медные мортирки, стреляя навесно, видимо, причиняли гарнизону большие неприятности. В передовых окопах всегда находился подполковник йомудский Карраш-Хан, улан нашей службы. Он слушал разговоры текинцев и доносил их Скобелеву. Ходя-щее по стенам их начальство ночью приказывало не спать. Видимо, они опасались ночного штурма. Слышались похвалы за храбрость — «Барек Алла, Барек Алла», и упреки за лень и сонливость, и выговоры за неисполнительность.

Впоследствии текинцы рассказывали нам, что они отчетливо слышали подземные работы и предполагали, что русские роют подземный вход в крепость, на защиту которого они поставили самых знаменитых и сильных ру-бак, поручив им рубить головы поодиночке вылезающим урусам.

Эти-то молодцы в числе около 600-700 человек, постоянно дежурившие около этого места, все погибли при взрыве мины.
Работы в минной галерее подвигались крайне медленно. Два минера, стоя на коленях, долбили твердую почву, укладывая землю по очереди в мешок, вытаскиваемый по веревке из входа. Люди задыхались в низенькой галерее, где можно было продвигаться только на коленях, и менялись через каждые четверть часа. Резиновый рукав при входе накачивал свежий воздух.



Галерея разветвлялась на три рукава и направлялась под основание стены. Все эти дни Скобелев очень плохо спал и, часто просыпаясь, зажигал в своей ки-битке массу стеариновых свечей для тепла, как он говорил. Он много читал книг из своей военной и исторической библиотеки. Походы Наполеона, и в особенности его Египетская экспедиция, походы в Индию Чингисхана, Тамерла-на, Султана Бабер Мирзы (основателя династии Великих Моголов в Индии), Надир-Шаха, осада Герата Магомед-Шахом Персидским, походы англичан в Афганистан и завоевание ими Индии — составляли его любимое постоянное чтение. Он набрасывал проект движения на Мерв и Герат через Мешхед. Мечты его, видимо, летели далее, из Герата на Кабул и долину Инда.

«Изучайте тщательно военную историю народов, и в ее примерах вы всегда найдете подходящее указание на всякий случай вашего затруднитель-ного положения», — говорил нам постоянно Скобелев.

В эти дни, страдая бессонницей, он часто звал дежурного ординарца, ласково беседовал, угощал закусками, конфетами. Он, видимо, все время думал о минах, от которых много зависел успех штурма и всей кампании. Каждый час посылал за справкой к инженерам.

-----

Матросы гвардейского экипажа бегом на руках принесли скорострелки и, поставив на обвал, начали косить текинцев.
Остальные роты колонны Куропаткина, быстро распространяясь по стенам, открыли убийственный огонь по густым массам неприятеля, находившегося внизу.

Колонны Козелкова и Гайдарова, с трудом поднявшись по лестницам на стены, выдержали рукопашный бой противника, стремившегося их сбросить вниз; затем они сосредоточенным огнем били неприятеля в упор.

Поручик Сусанин нашел знамя апшеронцев и передал его батальону, встретившему с восторгом свою утраченную святыню. На стене, где было знамя, у ханской кибитки стояли два наши горные орудия, взятые на вылаз-ке. Тут был замучен бомбардир Агафон Никитин за отказ стрелять из этих орудий по своим.



Потрясающее «Ура!» встретило Белого Генерала, поразившего воображение текинцев. Они не выдержали, дрогнули и спешно начали уходить из крепости в пески, преследуемые нашей кавалерией. Наши колонны, спустившись вниз, двинулись вперед через лабиринт кибиток, подвалов, ям, трупов и массы свежих могил, направляясь к центру крепости, холму Гог-Тюбе, где находилась их вестовая пушка.

При звуках гимна и радостных криках «ура!» на холме высоко взвился громадный Императорский Штандарт. Вся крепость и семейства текинцев были в нашей власти. Отдав приказание вновь назначенному коменданту крепости старшине
Верещагину вывести войска в лагерь, занять караулами все входы в крепость и охранять женщин и детей и их имущество, Скобелев поскакал с кавалерией преследовать бегущих.

Около лагеря в трех больших братских могилах хоронили с парадами убитых. В колонне Козелкова при штурме были ранены смертельно и скоро скончались граф Орлов-Денисов и капитан-лейтенант Зубов, герой Систов-ской переправы на Дунае.
В колонне Куропаткина убиты: штабс-капитан Грек, сотник Кунаков-ский, прапорщик Мориц, ранен гардемарин Майер. Несколько сот рабов персов мужчин и женщин, бывших в крепости, были сданы для отправки на родину военному персидскому агенту Зюльфагар Хану.

Вечером к вернувшемуся из преследования Скобелеву явились с по-корностью все текинские вожаки: главнокомандующий Тыкма Сердарь, комендант крепости Кул Батырь Сердарь, Курбан Мурат Ишан, Овер Гельды Сердарь и прочие ханы и сердари.



«Мы теперь покорные слуги Белого Царя и будем ему верно служить», — говорило представлявшееся начальство.
13 января после парада и благодарственного молебна была послана на-местнику телеграмма почтой на Красноводск, и Скобелев объявил в особом воззвании прощение народу и призывал всех вернуться к своим семействам в крепость и разойтись по своим селениям.

В сопровождении дивизиона тверцов и всего сдавшегося текинского начальства Скобелев поскакал в Асхабад, но с половины дороги отпустил тверцов, оставшись один на один со вчерашними врагами, которые с гордо-стью скакали за своим победителем.

Взятие Геок-Тепе усилило и вновь возвысило наш престиж как никогда. Персия ликовала, все пограничные власти приехали с поздравлением. Шах прислал Скобелеву свой портрет, осыпанный алмазами; в Петербурге по случаю победы был выход во дворец и молебен.

Государь Александр II произвел кобелева в полные генералы и дал Георгия 2-й степени. Георгия 3-й степени получили полковники Куропаткин, Козелков, Гайдаров, Вербицкий; 4-й степени: генерал Гродеков, полковник Рутковский, подполковник Сивениус; поручики Лемкуль, Воропанов, Чер-няк; капитаны Фок, Полковников, Балуев и Баранок; светлейший князь Голицын, полковник князь Эристов, хорунжий Стеценко и поручик Калитин за свой пробег в Хиву из Геок-Тепе.

С донесением к Государю был послан адъютант Скобелева поручик Кауфман, пожалованный Государем Александром 1 флигель-адъютантом.

Все офицеры получили по три награды. За взятие крепости была учреждена серебряная медаль на георгиевской ленте.
Скобелев объехал весь оазис до Гяурса, объявленный русской территорией, и перевел войска в Асхабад, готовясь идти на Мерв, но наша боязливая политика и здесь помешала ему. Он был отозван и оставил край, отбыв в Минск, к своему корпусу. Везде по дороге, а особенно в Москве, он был предметом нескончаемых оваций.

Старый московский генерал-губернатор князь Долгорукий говорил, что он видит «Бонапарта, возвратившегося из Египта».
В Петербурге Скобелев был обласкан двором и милостиво принят новым Государем; казалось, все сулило ему дальнейшую блестящую будущность.

После покорения оазиса текинцы сделались самыми верноподданными и покорными слугами Белого Царя. Они оставили свои аламаны и усердно занялись хозяйством и разбогатели.

Они любят вспоминать и чтут своего победителя Скобелева. Их главные предводители все были награждены чинами. Бывшие сердари и знаменитые аламанщики поступили в милицию и охраняли наши границы.

Из милиции образовался прекрасный отдельный дивизион, давший отличных кадровых урядников и вахмистров. Их производили в офицеры и назначали помощниками к русской администрации, где они честно слу-жили. Их дети учились при дивизионе в русской туркменской школе, шли в корпуса, военные училища, и из них получались прекрасные офицеры.
Сформированный из дивизиона четырехэскадронный полк на чудных лошадях во время Великой войны покрыл себя славой на полях Га-лиции, потеряв там две трети состава. Текинцы оказались достойными своих храбрых предков. Они же до конца остались верными генералу Л. Г. Корнилову.

Их представители, бывшие на коронации Александра III в Москве, видели там блеск двора, чудные войска, красивый громадный город, представились Государю, присутствовали на всех торжествах и поняли все величие,
могущество России и передали это своему народу.

Возле железнодорожной станции Геок-Тепе проезжающие пассажиры посещают маленький домик-музей, где хранятся реликвии войны: манекены текинцев и солдат, великолепный портрет Скобелева, картина мюнхенского художника Рубо «Штурм Геок-Тепе», портреты героев войны офицеров и солдат, текинское оружие, костюмы, скобелевская карта Персии, Афганистана и Индии с его собственноручными отметками красными чернилами.

У входа стоят текинская вестовая пушка и два горных орудия, взятые у нас текинцами. В архивах штаба Закаспийской области в Асхабаде хранится много рукописей, писем и бумаг, писанных Скобелевым его прекрасным крупным почерком.
1 января 1884 года депутация мервцев в Асхабаде добровольно приняла подданство России, вышедшей теперь на афганскую границу. Образовалась Закаспийская область. Появилось русское население на персидской и афганской границе. Железная дорога оживила этот пустынный край, соединив его Среднеазиатской дорогой со всеми странами цивилизованного мира.
Иностранцы стали часто посещать эти края. Появились благоустроенные города, развилась торговля, промышленность и хлопководство.



26 июня 1882 года по всей России пронеслась горестная весть: в расцвете сил и своего таланта в Москве внезапно скончался М. Д. Скобелев, 39 лет от роду.

Старик Суворин в траурном номере своей газеты в этот день, посвященном этому горестному событию, писал: «Нет более русского Патрокла, прекратилось биться сердце пламенного патриота, полное любви к родине и ее славе». Похороны Скобелева были необыкновенны. Москва оплакивала своего любимца и народного героя.

Стотысячная толпа, медленно двигаясь, провожала гроб до самого вокзала, где после отдания почестей и литии гроб поставили в вагон. В сопровождении родственников, друзей и адьютантов поезд при пушечных и ружейных салютах двинулся в его Рязанское имение для погребения в церковном фамильном склепе.

Среди бесчисленных венков выделялся один, обвитый георгиевскими лентами с надписью: «От офицеров генерального штаба полководцу, Суворову равному».

Светлая память Скобелева и его чарующий образ и голос навсегда запечатлелись у нас, с которыми он делил все радости, славу и невзгоды боевой жизни в Хиве, Махраме, Коканде, Маргелане, Намангане, Балыкче, Уч-Кургане, Янги Арыке, Асакэ, на снежных вершинах Памира и в дни тяжелых боев под Геок-Тепе.

Благодарная Россия почтила его память, поставив ему величественный памятник в Москве, ныне уничтоженный убийцами русского народа.

Но Скобелев памятник себе создал нерукотворный, «нему не зарастет народная тропа».

Скобелев умер, но вечно будет жить в народной памяти. Он учил нас своим личным примером, как надо бесстрашно идти на смерть и жертвовать своею жизнью, когда это нужно для славы и величия России.

Пусть его бессмертный дух сопровождает нас и руководит нами в дни тяжелых боевых испытаний, укрепляет нашу волю, сердце и душу для служения нашей Матери России.

Париж, январь 1925 года.
Генерал П. Калитин.