Проект «Дневники Хивинского похода». Глава 4

Мы вышли из Ташкента в первых числах февраля, рассчитывая до начала палящей жары добраться до Хивы. Мы шли на Чиназ, где переправились на паромах. Далее шли по Голодной степи через Мирза-Рабат до Джизака, где привели в порядок весь вьючный обоз и закупили на базаре необходимые продукты.

Наш путь лежал по безводной степи и с реки Клы до Темир-Кабука. Первый переход в 50 верст был крайне тяжел, с половины перехода шел дождь, потом начался мороз при холодном ветре. Вся одежда на нас замерзла, верблюды скользили и падали на каждом шагу. Наша 2-я рота шла в арьергарде, и шла целые сутки. Из-за остановки верблюдов на ночлег пришли поздно ночью. Вместо ожидаемых дров, которые было приказано уездному начальнику заготовить, мы нашли кучи сырых прутьев.

Павел Петрович поехал в селение Нурек, разобрал там две-три сакли и спас эшелон от замерзания, привезя балки и дрова. Тотчас вырыли ямы, развели в них костры, после чего на согретую землю постлали кошмы и улеглись голодные спать.



Здесь пришлось сделать дневку, чтобы собрать отставший обоз и оставшихся в степи людей. Их привезли на развьюченных верблюдах. Затем из селения привезли дрова и сварили кашу. Мокрая одежда на нас просохла. Переодеваться было некогда. Нельзя было расставить палатки, так как все веревки замерзли. Несколько людей замерзло около верблюдов. Я строго исполнял свои солдатские обязанности со всем усердием и пылом юности.

Далее мы двигались в пределах Бухарского ханства у подножия Нуратинских гор в Нуратинском бекстве. С первого ночлега двигались по эшелонам. Наш первый эшелон вел старый полковник Колокольцов, бывший богатый и обедневший русский барин. Его звали ≪Суворов наизнанку≫. Он шумел и кричал, распекая, говорил: ≪Две пули в голову всажу и государю императору донесу≫. Закутавшись в прекрасную енотовую шубу, утешая эшелон, говорил: ≪Я сам мерзну с вами, молодцы, смотрите на меня≫.

В Манам-Джане мы встретили Святую Пасху. Роты выстроились и все пропели ≪Христос воскресе≫. Так в далекой степи мы встретили великий праздник, христосуясь друг с другом. Молодой купец в азиатском костюмеА. Е. Громов во все эшелоны привез бухарские лепешки, творог и по яйцу на каждого. Это были подарки Бухарского эмира, пославшего со своим представителем Якши-Беком бархатный халат для генерала Кауфмана и подарки для войска: рис, ячмень, муку и голые лепешки. Все время нашего следования до границы ханства и Сордаба-Куля бухарский представитель Якши-Бек Датка находился при главной квартире генерала Кауфмана. Но, приходя на ночлег, люди собирали кустики полыни — джусана: верхние стебли для лошадей и верблюдов, а корни для эшелона и котлов.

Мы втянулись в поход. Сухари были не особенно — влажные, их раскидывали, сушили. На одном ночлеге один из карауливших солдат ночью съел массу этих сухарей и в страшных мучениях скончался от заворота кишок. Сухари спешной солнечной сушки покрывались плесенью, в них заводились черви, что послужило анекдотом о ходячих и ползающих сухарях, которые качали находящиеся в них черви. По этому поводу было строжайшее следствие, окончившееся виной стрелочника. В те дальние времена еще не было походных кухонь и полевых хлебопекарен. Хлеб пекли в вырытых печах в глинистых обрывах.

Упитанный молодой организм может два дня не есть, но погибает через два дня без воды. Вода в пустыне — это жизненный эликсир. Хорошую воду на нашем пути мы (Туркестанский отряд) имели только в Темир-Кабуке, Баято-Салдыре, Манам-Джане, Тамде, Хал-Ате, Адам-Крылгане, Аристан-Бель-Кудуке и Алте-Кудуке. Колодцы, большей частью узкие и глубокие, обложены внутри саксаулом. Если ими долго не пользовались, то предварительно выкачивают всю воду и очищают дно от ила и грязи. Большинство из них были с соленою, горько-соленою затхлою водою с примесью сероводорода. Много колодцев было с большим количеством водяных вшей и массой всяких микробов. Такая вода при кипячении дает большой отстой из сваренных трупов этих насекомых, и надо пить или сливать воду в собственную посуду, процеживая через полотно, а когда некогда, то пьют из чашки, отдувая этот кисель. Такая горько-соленая вода с настоем из сваренных микробов порождает серьезные заболевания, в особенности при хранении в дороге воды в новых непрокопченных турсуках, где старая кожа разломалась и сама была источником заражения.

Верблюд должен пастись днем, ночью ему идти легче. Купеческие караваны останавливаются там, где есть корм. Напоенный досыта верблюд легко может пить через день, а небольшое количество людей при караване могут напиться из бурдюков. Войска поздно приходят на ночлег, и верблюду некогда пастись. Верблюд любит пастись в одиночку, а его сгоняют в кучу. Он не наедается и всегда бывает голоден. Верблюд пьет понемногу и с большими промежутками. На его водопой, чтобы он досыта напился, надо не менее полутора часов времени. Солдаты поят его как лошадь и угоняют его через несколько минут недопоенным. При вьючке верблюдов солдаты и казаки не слушают верблюдовожатых, не умеют уравновешивать вьюки по весу и объему. Например, на одну сторону вьючного седла кладут какую-нибудь мягкую рухлядь, а на другую — тяжелые чугунные котлы. Такой вьюк, болтаясь, сваливается на одну сторону, быстро набивает спину верблюду, который тотчас же выходит из строя. При вьючке усталые и раздраженные солдаты не слушают указаний лаучей и, не понимая их язык, нередко поколачивают киргизов. Вследствие такой обиды киргизы ночью покидают обоз, уводя с собой одного или двух хороших здоровых верблюдов. Несчастная арьергардная рота на несколько часов позже приходит на бивуак, останавливаясь на каждом шагу для поправки вьюков и перевьючки их на других верблюдов. По этим причинам: от бескормицы, непосильной тяжести, усиленных переходов и плохого ухода…

Туркестанский солдат того времени летом был одет в парусиновую просторную гимнастическую рубаху-косоворотку с погонами, фуражку с большим козырьком, с белым чехлом и назатыльником, красные чембары из козловой замши (штаны) и сапоги с портянками. Он носил на поясном ремне две сумки с патронами, имел холщовый мешок, скатку (шинель), палаточное полотнище, котелок и большую бутылку, обшитую войлоком (для воды), через плечо. В тяжелые переходы, когда люди выбивались из сил, скатки и мешки, по возможности, складывались на верблюдов.

К сожалению, все верблюды вследствие зимней бескормицы были весьма слабы и не могли поднимать груз более 12 пудов. Все отряды были снабжены походным довольствием на 2 месяца. При отрядах следовали походные лазареты, а в Туркестанском отряде они были с вьючными кроватями-носилками под парусиновыми тентами для больных и раненых. Отряды по причине безводья следовали малыми эшелонами и соединялись только на колодцах с большой водой, где отдыхали, подкармливали верблюдов и наполняли всю посуду водой на предстоящие безводные переходы. Войска имели тройной комплект патронов и зарядов. Войска Туркестанского отряда выступили двумя колоннами. Первая Джизакская — из Ташкента, эшелонами с 1 по 7 марта через Джизак и далее Джизакской степью через колодцы Аристан-Бель-Кудук и Казалинская генерала Головачёва вышла из Казалы и Перовского 6—8 марта (8 рот, . сотни казаков, 4 горных орудия, 2 картечницы) на урочище Иркибай, где 25 марта заложены опорные укрепления с гарнизоном, в котором были 2 роты, 2 орудия и одна сотня казаков. Далее путь этой колонны лежал на Кизил-Как, колодцы Бакали, оазис Тамды и Аристан-Бель-Кудук, где первоначально предполагалось соединение всего Туркестанского отряда.

На второй день после нашего прибытия в оазис Тамды ночью была тревога. На казачий пикет напали конные туркмены, раздалось несколько выстрелов. Войска выстроились навстречу. Разъезды донесли, что неприятельский разъезд скрылся, и все успокоились. Сюда же вышла и Казалинская колонна Головачёва, с которой прибыл и наш двоюродный брат молодой артиллерийский поручик Нил Куропаткин, посланный незадолго до похода из Ташкента в Перовскую местную артиллерию за дебош на даче наших молодых дипломатов у Мирзы Хакима. Компания молодежи напилась на именинах у юнкера Анушкина, где был и Нил. И они отправились к сартовскому другу в один из садов и по ошибке попали в сад дипломата и разнесли джигитов, которые их не пускали. Кауфман приказал всех участников этого дебоша разослать по дальним местным командам, но начавшийся поход спас всех шалунов.

Была сформирована боевая колонна для движения вперед такой силы, чтобы она могла оказывать сопротивление неприятелю при выходе на Аму-Дарью. С ней двигалась вся главная квартира с командующим войсками. Казаки везли в сумах на седлах ячмень. Кавалерия, казаки были все в одном летучем отряде под командованием полковника Головацкого. Туркестанской колонной и всеми войсками непосредственно командовал генерал-майор Головачёв со своим штабом.

На переправе через Аму-Дарью казаки, преследуя хивинскую кавалерию, захватили на правом берегу реки хивинский кайсак. Это большая плоскодонная лодка из толстых тесаных бревен, которою управляют, отталкиваясь длинными шестами. Течение Аму-Дарьи очень быстрое, и лодка далеко относится. Маленькие красивые и плоскодонные лодки называли кауфманками. Соединили в первый день все наши плавсредства для переправы через широкую и быструю Аму, видавшую войска Александра Македонского, Чингисхана, Тамерлана, Надир-шаха.

Отряд выступил из Киндерли тремя эшелонами 14—17 апреля, шли в главную квартиру. Настали сильные жары, верблюды начали падать с первых же шагов, и пришлось бросить всех их с провиантом. Войска шли на колодцы Каунды (25 верст от Киндерли) и Сенек (70 верст безводного пространства). С большим трудом 1-й эшелон добрался до Каунды.

Неприятель пытался отрезать наши обозы. Особенно энергично он нападал 27 мая, когда наши войска находились уже в восьми верстах от Хивы. Действием всех родов оружия неприятель был отброшен с большим уроном. С неимоверными, неописуемыми трудностями Туркестанская, Кавказская и Оренбургская колонны дошли до Хивы. Войска заняли 29 мая Хиву — столицу ханства, проявившую покорность главнокомандующему генералу Кауфману.

С донесением к государю о занятии Хивинского ханства на другой день (30 мая 1873 г.) был послан любимый адъютант Кауфмана красавец Фан-дер-Флит, любимец всего ташкентского общества. Ему предстояло скакать в страшный зной на киргизской лошади среди безводной пустыни от Аму-Дарьи до Казалинска на Сыр-Дарье около 600 верст в самое знойное время. Из Казалинска до Оренбурга 1000 верст.

В Петербурге был торжественный выход и молебствование. Флит был произведен во флигель-адъютанты и торопился поехать тем же путем, везя с собой благодарность государя императора и высочайшие награды — Кауфман получил Георгия 2-й ст., Троцкий — чин генерал-лейтенанта и Георгия 4-й ст., Верёвкин и Головачёв — Георгия 3-й ст., Ломакин — Георгия 4-й ст. Все офицеры награждены по два ордена, а каждому нижнему чину — 6 руб.. Все мечтали о награде — серебряной медали с надписью ≪За участие в Хивинском походе в 1873 г.≫.



После молебствия и панихиды по Петру Великому и князю Бековичу с его войском дворец хана возле знаменитой огромной старой башни — минарета был занят саперною ротою под командой капитана Резвова. Ввиду того, что хан и его первый министр диван-беги Мат-Мурад бежали из Хивы, имущество хана во всем городском дворце и во дворце Мат-Мурада было конфисковано в пользу казны.

Для описания имущества хана и Мат-Мурада была составлена комиссия во дворце хана под председательством капитана Резвова, а во дворце Мат-Мурада под председательством командира 2-й роты 1-го Туркестанского стрелкового батальона Павла Петровича Калитина.

Кладовые хана и Мат-Мурада были все наполнены сундуками с различными товарами, материей, обувью. Видно, что сюда давно привозили награбленное с верблюжьих караванов. Караваны, шедшие в наши пределы, перевозили огромное количество одежды, шелка и шерсти, много ярких восточных ковров, азиатского оружия, охотничьи ружья, старинные фитильные ружья, лошадиные попоны, красиво увитые туркменским войлоком, туркменские ножи, кинжалы с драгоценными камнями. Во дворце Мат-Мурада, бывшего главнокомандующего войсками восставшего против нас хана, нашлось в сумах большое количество туземной и российской серебряной монеты. В обоих дворцах находилось много старинной бронзовой посуды и очень ценного старинного фарфора: блюд, чашек и чайной посуды азиатского образца.



Заняв дворцы Хивы, войска встали лагерем в трех верстах от города, в саду Гендемиан, летней резиденции хана Хивы на берегу глубокого судоходного Полван-арыка.

На другой день войска приступили к постройке военных прекрасных двускатных бараков из дерева и камышовых плетней с нарами и подземными тоннелями для вентиляции наверху, что было очень правильно. Немедленно
начали печь хлеб. Войска мылись и купались в быстром Полване.

Мы по своим делам старались в большой базар выехать купить припасов — фураж, яйца, немного мяса и чудные фрукты. Особенно знамениты хивинские дыни, сладкие, как мед, ароматные и разного цвета (белые, зеленые, желтые), красные вишни, черные сливы, персики, виноград. Ежедневно нам по утрам приносили мягкие туземные мешки с дынями. Это был прекрасный утренний завтрак.

Любимым нашим развлечением было купать своих лошадей в глубоком Полван-арыке. Наша рота 1-го Туркестанского батальона по приказу Кауфмана разместилась со своими палатками в ханском саду. Этот громадный сад в ханском дворце был обнесен высокой стеной, вдоль которой по обе стороны шли сплошные аллеи громадных пирамидальных тополей. Внутри сада отдельными рядами росли фрукты: персики, абрикосы, сливы, гранаты, смоковницы, фиги, пространство между которыми было засажено изумрудно-зеленым сплошным газоном клевера. Высокие шпалерные аллеи на деревянных брусьях были устланы чудным виноградом всех сортов, начиная от бедотти, кишмиша и кончая душистым мускатом. Перед дворцом хана росли туземные цветы. Вдоль деревьев всюду были оросительные быстрые арыки, распространяя городу прохладу. Мы ездили в гости к ≪кавказцам≫ и ≪оренбуржцам≫. Кавказцы угощали нас чудно.

Нас пленило все кавказское: галуны, джигитовка и одежда. Началась огромная мода на все кавказское. Мы скупали у всадников за большие деньги седла, сбрую, попоны и кинжалы. Нас угощали шашлыками, кавказским вином, национальным кушаньем Дагестана, поскольку командовал ими красавец армянин полковник Тер-Асатуров, большой сердцеед тифлисских дам.

Когда Кауфман в очередной раз приехал в Хиву, состоялся парад. Нас рассмешили дагестанцы — лихие кавказцы, они не умели ходить в ногу и хлопали в ладоши вместо строевой музыки.

Герой генерал Кауфман со свитою жил в громадном саду Гендемиан, окруженном высокими стенами с множественными воротами. Возле огромного бассейна с проточной водой под тенью громадных деревьев, не пропускающих свет, было прохладно, но и темновато.

2 июня к Кауфману явился, проявляя покорность, хивинский хан Сеид-Магомет-Рахим Богадур-хан. Это был огромного роста мужчина с бородой. Он имел довольно запуганный вид и сидел перед Кауфманом (был его прием) на ковре, поджав пятки. Ему было объявлено, что он остается управлять ханством, и для облегчения его трудов по управлению и доставке войскам продовольствия и по вопросу освобождения персидских рабов и отправке их на Родину был при нем создан совет из полковника Н. А. Иванова и двух-трех офицеров.

Хан держал себя вообще очень скромно, сидя на кошме, постеленной на полу. Он извинялся за свою отчизну, намекал, что у него всем правит Мат-Мурад, который был не согласен состоять на службе в России, имел очень вредное влияние на хана, как бывший вдохновитель военных отношений с Россией.